Недавно возле дома наблюдала сцену. Мать и девочка лет трех явно провожали приехавших в гости бабушку с дедушкой. Прощание затягивалось, девочка носилась по площадке и что-то пела на своем детском языке, но вот дед завел машину и ребенка попросили подойти ближе.
— Поцелуй дедушку, — говорит мама, поднося ребенка как можно ближе к дедушкиному лицу.
Дедушка, недавно покуривший, подставляет бородатую щеку для поцелуя, но ребенок отворачивается и закрывает лицо руками.
— Нет! — доносится до меня детский протест.
— Что значит нет? — вопрошает мама и еще ближе подносит ребенка к деду.
— Поцелуй дедушку, ему же приятно будет!
— Неееет, — тянет девочка, отталкивая дедову щеку и едва не плачет.
Осознав, что теплого прощания не получится, мать ставит дочь на землю, одергивает её за край цветастого комбинезона и сердито внушает:
— Ты что, дедушку не любишь?
— Люблю, — шепчет ребенок.
— Тогда поцелуй дедушку!
— Неет, — жалобно ноет дочка.
— Тебе не стыдно дедушку не целовать? Целуй дедушку! Ради меня, давай.
Ребенок едва не плачет. На лице отражается весь спектр эмоций детского разочарования и отчаяния, когда родная мать силой заставляет переступать через свои желания, нарушить собственные границы и делать то, что отчаянно делать не хочется. Когда девочку вновь поднимают вверх, она, под продолжающееся строгое внушение матери, все же быстро чмокает деда в щеку.
Все счастливы.
— А теперь поцелуй бабушку.
Казалось бы, обычная сценка из жизни. Кому-то она и вовсе может показаться забавной, ведь то, что делают дети частенько вызывает смех. Ребенок, не желающий целовать деда, — это же просто смешно! Подумаешь, какая скромница, принцесса! А как же она жить-то будет, с таким-то строптивым характером? Надо же сломать характер, заставить поцеловать дедушку, чтобы он ни в коем случае не обиделся!
Вот только потом, прочитав в газете об очередном случае насилия в семье, где с женщиной что-то случилось, не надо заламывать руки и кричать: “Почему же они не уходят”?! Они не уходят потому, что с младых ногтей привыкли к насилию, привыкли переступать через себя, чтобы “никто не обиделся” и “ему было приятно”, они потеряли границы своего личного пространства, стесали их о “пропахшие табаком колючие щеки неприятных дедушек”, прочно вжились в роль жертвы, действуя “за маму, за папу, за ребенка или кошку муську” и не знают, что у них вообще есть какое-то право делать так, как хочется им.